Это история человека, за которым больше 20 лет смерть ходила
буквально по пятам, а настигла не в бою - в мирные дни октября 1952 года...
Познакомился я с ним в августе 1941 года. Начальник строевого отдела штаба
дивизии капитан Шубин, докладывая о прибывших для укомплектования 375-й дивизии,
сообщил:
- В команде из Красноуральска есть один доброволец, Наймушин.
Парень, видать, с характером.
- Что значит с характером? Не подчиняется, что ли?
- Он инвалид. Но об этом и слушать не хочет. Прикажете прислать?
И вот Наймушин, первый доброволец нашей дивизии, передо мной.
Среднего роста, с удивительно большими, смелыми глазами, говор немного окающий,
фигура крепкая, налита силой.
Заметив, как я ощупываю его взглядом, спросил:
- Уже донесли?
В глазах его метнулся упрямый огонёк.
- Воевать мне не имеете права запретить...
Жизнь вела Ивана Наймушина не по столбовой дороге, не за ручку.
Работал пастухом в сельскохозяйственной коммуне. После смерти отца братья Яков
и Георгий приехали на Урал, в Красноуральск. С ними вместе приехал и Иван. Пришлось
батрачить, пока наконец уже на 16-м году жизни, не устроился на Красногвардейском
руднике каталем. Горное дело пришлось по душе. Он стал забойщиком. Потом на Ново-Лёвинском
медном руднике - бурщиком. Три раза попадал в шахте под обвал.
Первый раз Иван Григорьевич, знатный бурщик Ново-Лёвинского медного
рудника в Красноуральске, посмотрел смерти в глаза в 1929 году. Обрушилась кровля
в забое, и друзья вытащили Ивана на поверхность контуженного, со сломанной правой
ногой, с перебитыми ребрами... Отлежался, на молодом парне всё зажило быстро. И
снова - в забой. А через 2 года опять контузия, перелом левой руки... Ничего, и
на этот раз отлежался. И 5 лет ничего с ним не случалось, а в 1936 году обрушился
огромный кусок породы, хрустнула левая нога... Но всё это не помешало ему 8 февраля
1937 года поставить первый тогда на Урале рекорд - 5 норм за смену. Серго Орджоникидзе
поздравил Ивана Наймушина с победой. В ноябре 1940 года он шагнул ещё дальше - выполнил
свыше 12 норм за смену! Новый всесоюзный рекорд производительности на меднорудных
шахтах! И кто знает, как сложилась бы судьба этого человека, если бы не война...
- А всё же, как вас направили в стрелковую часть, которая отправляется
на фронт? - спросил я Наймушина.
Он наклонил голову. Кожа на лбу его натянулась, напряглись желваки.
- Райком партии помог. Все инвалидом считают. А какой я инвалид?
Здоровья хватит бить фашистов.
До этого неторопливый, скупой на жесты, он вдруг нахмурился и
стал быстро и горячо убеждать меня в том, что все задания и приказы, какими бы
трудными они ни были, он выполнит не хуже любого здорового солдата.
- Какой обо мне может быть разговор, товарищ начальник
политотдела, если немец к Москве уже рвётся, - убеждал меня Наймушин.
Пока находились в лагерях, Наймушин мирился со своими
обязанностями рядового во взводе охраны штаба дивизии. Но как только прибыли
на фронт, опять проявил характер: настоял, чтобы отправили на передовую - в
стрелковую роту. Первое время он особенно не отличался от своих товарищей.
Исправно нёс службу, был дисциплинированным и исполнительным. Со всеми вместе
ходил в атаки под Калинином, Старицей. Потом в нём стало более ярко проявляться
то, что впоследствии получило название "наймушинского характера": какое-то
необыкновенное терпение, когда подстерегал врага в засаде, умение перехитрить
окопавшегося противника. Было в нём что-то такое, что назовёшь даже не храбростью,
не смелостью, а только бесстрашием. Наверное, поэтому коммунисты роты и избрали
его секретарём парторганизации.
Легенды об уральском горняке Иване Наймушине начали складываться
после прорыва обороны врага под Ржевом. И вот - тяжёлый бой. Дивизия шла на
прорыв обороны врага у железнодорожной линии. Фашисты отчаянно сопротивлялись,
они стремились во что бы то ни стало задержать наступление наших частей. Это была
предпоследняя линия обороны врага, прикрывавшая город Ржев... И вдруг от цепи
наших бойцов бросилась вперёд маленькая фигурка с ручным пулемётом. Секунда,
другая... Пулемётчик залёг, снова вскочил, запетлял, как заяц, уходя от пуль,
приник за бугорком и оттуда ударил из пулемёта по вражескому окопу. Это был
Наймушин. Тут поднялись бойцы, ворвались в неприятельскую траншею. Рукопашная
схватка - и переезд оказался в наших руках.
Настала тишина, красноармейцы хотели спокойно заняться оборудованием
позиций, как вдруг один рухнул замертво. Рядом - второй. Немецкие снайперы! Все
залегли. Но фашисты нервничали и быстро раскрыли свои позиции в придорожных
кустах. Две короткие очереди из его пулемёта восстановили тишину.
Время шло, и тишина на переезде кончилась. Их было в начале боя
16 человек, а фашистов - более 100. Они шли во весь рост, шатались...
- Пьяные, гады! - крикнул боец Слезкин.
- Ничего, - ответил Наймушин, - таких легче бить. Не торопитесь
только. Ближе подпускайте. - И плотнее прижался к прикладу ручного пулемёта.
Под плотным огнём фашисты протрезвели и, оставив около 30
трупов, откатились. А бойцы Слезкин и Пугин вместе с Наймушиным притащили в
окоп 2 станковых, 4 ручных пулемёта врага, несколько автоматов, сложили гору
патронов. Наших осталось уже трое из шестнадцати... А помощи ожидать было
неоткуда.
- Что ж, будем обороняться сами, - сказал Наймушин друзьям и
установил рядом со своим ручным трофейным станковый пулемёт.
Под вечер гитлеровцы снова пошли в атаку.
- Слезкин! - крикнул Наймушин соседу справа. - Не торопись!
Тот молчал. Наймушин повернулся к нему и увидел, что голова
Слезкина уткнулась в землю у приклада винтовки.
- Пугин! Не торопись!
Уже около 100 метров до них... Это чуть больше 15 секунд, если
побегут. 80 метров... 60, 50, 40...
И тут Наймушин трофейным пулемётом повёл слева направо по
немцам. Пугина ранило в левую руку, но он продолжал стрелять. Фашисты откатились,
но вскоре снова пошли в атаку. Пугина ранило второй раз, и теперь он не мог
стрелять. Последняя лента, да и от неё остался лишь полуметровый кусок...
Помощь подоспела к ночи. Вместе с бойцами подразделения
капитана Голубева, Иван Наймушин бросился в контратаку и погнал фашистов к лесу.
Его ранило и разбило пулемёт. Перевязав рану, Иван Григорьевич обнаружил на дне
окопа чью-то снайперскую винтовку. И с ней продолжал бой.
Кто знает, может, начало этого боя на переезде у Грибеева, эта
первая встреча с вражескими снайперами, гибель любимого командира от снайперской
пули и определили военную профессию Ивана Наймушина. Он стал снайпером - беспощадным
истребителем врага. Вот один из эпизодов снайперской службы Ивана Наймушина.
...За час до рассвета он со своим связным Мамоновым вышел на
"охоту". Облюбовали дом на окраине Ржева. Предварительно осмотрев местность и
выбрав запасную позицию, они подползли к дому на расстояние точного выстрела.
Замаскировались и стали ждать. Из дома вышло несколько гитлеровцев. Один из них,
долговязый, показал рукой в нашу сторону, а двое вытянулись перед ним.
- Офицер, - заключил Наймушин и взял его на мушку.
Офицер был убит первым выстрелом. Солдаты разбежались. Вскоре
один из них пополз к лежавшему. Видимо, намеревался оттащить офицера. Но второй
выстрел уложил и солдата.
- Иван Григорьевич, на крыше снайпер, - шепнул Мамонов.
На крыше дома блеснули в лучах восходящего солнца два стекла.
"Не ошибся связной, - подумал Наймушин. - Там - наблюдательный пункт".
Почти одновременно раздались два выстрела, и стереотрубы исчезли.
Фашистов это взбесило. Из амбразуры белого дома застрочил пулемёт.
Метким выстрелом Наймушин заставил его замолчать.
- Ну, теперь тикаем, - сказал он. - Они нам это не простят.
И верно. Немцы открыли яростный миномётный огонь. Наймушин снова
пустил пулю в амбразуру белого дома, откуда на этот раз лихорадочно строчил
автомат. И тот захлебнулся...
Они уже вернулись в расположение роты и с аппетитом завтракали,
а там, где они "охотились", всё ещё неистовствовал миномётный и пулемётный шквал.
Армейские, фронтовые газеты печатали портреты Ивана Наймушина,
рассказывали о его боевых делах.
"Он убил 124 гитлеровца, - писала армейская газета. - Боевой
путь этого славного снайпера можно проследить по горам вражеских трупов.
Решительность и в то же время спокойствие, тщательное изучение противника - вот
стиль действий младшего лейтенанта Наймушина".
Осенью 1942 года Иван Наймушин был в Москве на слёте снайперов.
Военный совет Западного фронта вручил ему, как лучшему снайперу, именную снайперскую
винтовку. Президиум Верховного Совета СССР наградил славного воина орденом Красного
Знамени. В то время в Москве находилась делегация Монгольской Народной Республики.
Премьер-министр республики маршал Чойбалсан, присутствовавший на приёме снайперов,
украсил грудь Ивана Григорьевича Наймушина орденом Боевого Красного Знамени Монгольской
Народной Республики.
Уралец Наймушин не мог не поделиться своей радостью с земляками -
горняками Ново-Лёвинского медного рудника. Он писал им:
"Дорогие товарищи! Шлю вам свой пламенный
привет с фронта и желаю успехов в вашей трудовой деятельности. Спешу поделиться
с вами своей радостью. Правительство наградило меня орденом Красного Знамени.
Будьте уверены за бывшего своего шахтёра Ивана Наймушина, что он и впредь будет
беспощадно громить гитлеровских бандитов.
Сообщаю вам, что с 10 августа по 25 сентября я истребил 103
фрица. Клянусь вам, что и дальше, не жалея жизни, буду истреблять фашистских
людоедов. Но требую и от вас, дорогие товарищи, слаженной и чёткой работы на
трудовом посту. Только самоотверженный труд работников тыла поможет нам
разгромить подлых захватчиков.
На нашем участке фронта враг бежит, неся большие потери. Но в
то же время он яростно сопротивляется и подбрасывает новые резервы. Недалёк тот
час, когда его резервы иссякнут окончательно. Но для того, чтобы приблизить
этот час, вы должны давать медной руды столько, сколько требует от вас Родина.
Пишите о ваших боевых делах. С большевистским приветом, Иван Наймушин.
27 сентября 1942 г."
Наймушин прошёл с дивизией весь его боевой путь. Он остался жив,
хотя получил 6 пулевых и 15 осколочных ранений. Сам же истребил 217 фашистов. С
1943 года Иван Григорьевич стал обучать своему искусству других, 123 его ученика
уничтожили больше 4000 гитлеровцев. Это было как бы продолжением личного счёта
Ивана Наймушина.
Как-то под Будапештом, уже в январе 1945 года, я спросил
Наймушина, почему у него только 7 нашивок за ранение. Он ответил:
- Не люблю бахвалиться. За пулевые ношу, а за осколочные - не
хочу. Незачем выставлять напоказ каждую царапину. - И пошутил: - Да и награды
вешать будет некуда.
К концу войны грудь Ивана Наймушина украшали 7 правительственных
наград, а на погонах сверкали звёздочки старшего лейтенанта.
Отгремела война. Иван Наймушин вернулся домой, в свой родной
Красноуральск. Он хотел работать, как и прежде, в забое. Но врачи не разрешили.
Назначили ему пенсию. И он опять проявил свой характер, отказался от пенсии.
Стал работать начальником охраны шахты.
Смерть настигла Ивана Григорьевича Наймушина через 7 лет после
войны... Летом 1951 года он поехал в деревню: надо было помочь колхозу на
сенокосе. Правда, врачи запретили ему тяжёлую работу. Но разве это тяжёлая
работа - кидать лёгонькие навильнички на вершину стога! Кинул раз с оглядкой,
другой... Ничего. И увлёкся, вошёл в азарт. Вот тут и вонзилось что-то ему в
сердце, резануло его. Чуть не упал Иван Григорьевич. Работать не смог, вернулся
домой. Долго болел, всё ещё надеялся встать в строй, но не довелось больше.
Врачи обнаружили у самого сердца маленький зазубренный осколок, крохотное эхо
войны, которое он носил в себе 10 лет. Это была одна из многих "царапин",
нашивки за которые он не носил...
|