Очень скоро война отразилась на нашей жизни: вслед за эвакуированными в город стали поступать эшелоны с тяжелоранеными воинами. Все чаще и чаще стали провожать отцов и братьев на фронт мои подруги и знакомые. В январе 1942 года на фронт уехал и мой отец. Так война оказалась совсем рядом. В своих письмах с фронта отец писал о страшных зверствах, чинимых фашистами в захваченных городах и сёлах, что очень скучает о нас и бьёт врага из пулемёта, жаждет скорее разбить и выгнать врага из нашей Родины.

Горе очень скоро пришло в наш дом. Почта принесла "похоронку", в которой извещалось, что "Лобковский Алексей Григорьевич пал смертью храбрых в боях за город Воронеж". Чувство глубокой ненависти и мести к врагу, который принёс столько горя и слёз, переполняло моё сердце, всё твёрже крепло во мне желание попасть на фронт. Но сделать это было непросто - девушек не брали в армию. И чтобы это обойти, я после окончания школы поступила в медицинский институт, где наряду с изучением специальных дисциплин учили оказывать помощь раненному: как делать перевязки, накладывать шину, выносить раненного с поля боя. Я надеялась, что медицинские знания помогут мне попасть на фронт. Параллельно с этим со своими сверстниками поступила на курсы стрелков при райвоенкомате. Стреляла я прилично и закончила курсы с похвальной грамотой.

В октябре 1942 года ЦК комсомола обратился к молодёжи с призывом овладеть оружием и вместе с отцами и братьями встать на защиту Родины. Вскоре Главвсеобуч при Центральной мужской снайперской школе под Москвой на станции Вешняки создал женские курсы снайперской подготовки. На эти курсы в город Сталинабад пришло две заявки. Помню, в институте шли занятия. Вдруг меня вызвали в учебную часть и сообщили, что райвоенкомат предлагает поехать на эти курсы. Я с радостью согласилась. Вторую путевку получила моя подруга Оля Марьенкина. Женские курсы размещались в оранжерее усадьбы Шереметьева, сейчас там висит мемориальная доска. Приёмная комиссия с особой тщательностью отобрала 300 наиболее физически крепких и выносливых девушек. В их числе оказались я и Оля. Нас одели в солдатскую форму, коротко остригли и зачислили в 1-й взвод 3-й роты, командиром которой был старший лейтенант С. С. Писарев, побывавший на фронте.

Поначалу думали просто: позанимаемся месяц-другой, научимся метко стрелять и на фронт. Всё время от подъёма до отдыха было расписано по минутам. Занимались по 10-12 часов, из них 8-10 на местности. А зима 1942 года выдалась суровая, холода стояли лютые. Часами учились ползать по-пластунски, быстро и искусно окапываться и маскироваться, стрелять по движущимся мишеням. Вечерами чуть живые добирались до казармы, падали на нары чуть живые. И только на фронте поняли, что командиры старались закалить нас, создать тройной запас выносливости, чтобы в боевой обстановке хватало сил для выполнения задачи.

Несмотря на трудности и мороз, мы учились старательно, внимательно осваивая премудрости военного и снайперского дела. За отличные показатели многие из нас были награждены "Похвальными грамотами" ЦК комсомола, а Саша Шляхова и Клава Прядко - именными снайперскими винтовками. В мае 1943 года приказом НКО СССР женские курсы при мужской школе были преобразованы в Центральную женскую школу снайперской подготовки и переведены в город Подольск. В июне 100 девушек были направлены на Калининский и Северо-Западный фронты. Остальные остались младшими командирами-инструкторами обучать пополнения курсантов.

Настал долгожданный день. Солнце освещало золотистыми лучами окна домов, когда мы с вещевыми мешками, снайперскими винтовками и скатанными шинелями шагали по улицам Москвы к Рижскому вокзалу и пели "Прощай, любимый город". На вокзал приехал начальник Главвсеобуча генерал-майор Николай Николаевич Пронин, которого за ласковую улыбку и отцовскую заботу называли "батей", и заведующий военным отделом ЦК комсомола Александр Николаевич Шелепин. Они вручили каждой пакет с бумагой и прекрасный нож, который на фронте очень пригодился и был предметом зависти разведчиков.

До места назначения нас сопровождали командир 3-й роты капитан С. С. Писарев и начальник политотдела майор Е. Н. Никифорова. Наша группа - 50 девушек-снайперов была направлена на Калининский фронт в 3-ю Ударную армию, которая только что провела успешные бои по освобождению города Великие Луки. Привезли нас в расположение 153-го запасного стрелкового полка армии. Командир полка - полковник Чикарьков и штабные офицеры встретили нас с нескрываемым любопытством и восхищением, видя нашу армейскую выправку. Нас спрашивали, нет ли кого из Киева, Ленинграда, Москвы... Называли множество больших и малых городов и очень радовались, когда находили своих землячек.

На следующий день были назначены пристрелка винтовок и показательные стрельбы. Узнав, что проверку мы прошли успешно, в полк приехал командующий армией генерал-лейтенант К. Н. Галицкий, начальник политотдела армии полковник Ф. Я. Лисицин, его помощник по комсомольской работе майор С. В. Игнатов. В торжественной обстановке командующий вручил снайперские книжки - как путёвки в боевую жизнь, пожелал нам солдатского счастья и бить врага так же метко, как поражали мишени. Сообщил также, что штаб армии решил не разбивать нашу роту по дивизиям, а сформировать армейскую роту снайперов, направлять её на те участки фронта, где будет наибольшая нужда в снайперах. Нам представили командира роты старшего лейтенанта Чечина, а затем избрали комсорга роты - Сашу Шляхову.

Вскоре выдали маскировочные костюмы зелёного цвета. Ранним июльским утром пришла три машины. Ещё до восхода солнца рота погрузилась и отправилась на передовую в расположение одной из лучших дивизий армии - 21-й Гвардейской, которая занимала линию обороны в районе Птахинской высоты в Псковской области. Высота господствовала над местностью на многие километры в глубь зоны противника, что создавало благоприятные условия для снайперской "охоты". В штабе дивизии роту разбили на три группы и в сопровождении проводников отправили по стрелковым батальонам. Жили в землянках по 8-10 человек при штабах батальонов. К каждой снайперской паре прикрепили опытного снайпера или бывалого солдата. Мне и Вере Артамоновой в наставники дали Черных - пожилого человека, побывавшего во многих боях. На груди его сверкали медаль "За отвагу" и Гвардейский знак. Он сразу расположил к себе тем, что назвал нас "дочками".

Черных учил нас, как оборудовать снайперскую ячейку в болотистой почве, как маскироваться, где лучше выбирать позицию для охоты, как распознавать вражеских стрелков, пулемётные точки.

Девушки были охвачены одним желанием - скорее открыть боевой счёт. Первой повезло Ане Носовой, вслед за ней - Любе Макаровой. В нашей группе первыми успеха достигли Нина Белоброва, Рая Благова и Лида Ветрова. А у меня и Веры долго ничего не получалось. И только на седьмой день упорного наблюдения удалось заметить вражеского солдата, вычерпывавшего воду из траншеи. Время от времени он прекращал работу, на несколько секунд высовывался из окопа и рассматривал нашу оборону. Было тихо. Стоял тёплый летний день, только стрекотали кузнечики в траве да чуть слышно доносилось из леса щебетание птиц. Вера и я сразу взяли его на прицел. Когда фашист высунулся из окопа по грудь, мы одновременно залпом выстрелили. Черных, наблюдавший в бинокль, радостно воскликнул: "Вот здорово, так их, гадов, и надо бить!"

Пробыв в 21-й Гвардейской дивизии около месяца, девушки-снайперы получили первое боевое крещение и опыт фронтовой жизни. За это время крепко сдружились с бойцами и командирами. Как правило, относились они к нам с большим уважением и доверием, называя нас "сестрёнками" или "дочками". Солдаты помогали выкапывать землянку, выбирать и оборудовать ячейку, охотно вызывались помочь обнаружить вражеского снайпера или пулемётчика и шли на смертельный риск, вызывая огонь врага на себя. Надёжно нас охраняли и прикрывали пулемётным огнём, когда мы находились в засаде на "нейтралке".

После стажировки в 21-й Гвардейской дивизии нашу роту отвели на короткий отдых, а затем пригласили на армейский слёт снайперов. На него прибыли лучшие снайперы армии. Тут были известные на всю армию снайперы Михаил Буденков, Михаил Ганночка, Николай Санин, Степан Петренко, Иван Ткачёв и многие другие мастера меткой стрельбы, имевшие на своём счету десятки и сотни уничтоженных гитлеровцев.

После слёта, пока армия готовилась к наступательным боям, мне с группой девушек было поручено обучать снайперскому делу молодых воинов. Остальная часть роты была направлена в 357-ю стрелковую ордена Суворова дивизию, которая занимала оборонительные рубежи в районе крупного железнодорожного узла Новосокольники. После обучения бойцов туда была направлена и наша группа. За долгие месяцы обороны советские войска и противник "глубоко зарылись" в землю. На переднем плане появилась сложная система ходов сообщений. Очень трудно было в этих условиях вести снайперскую "охоту". Приходилось выбираться на нейтральную полосу, в засаду, и от зари до темноты выслеживать врага. Порой проходили недели, - и всё безрезультатно. Сидеть в грязи, по колено в воде и вести наблюдение за противником было очень муторно. Но вот наконец, готовясь к наступлению армии, командование 357-й дивизии на соседнем участке, где действовала группа наших девушек, решило провести разведку боем, чтобы взять "языка", уточнить систему огня и построение вражеской обороны.

Таня Кузина, Маша Аксёнова, Соня Кутломометова и Таня Комарова имели в этом бою задачу: огнём и дымовой завесой прикрыть возвращение разведчиков. Когда разведчики возвращались с "языком", гитлеровцы их заметили и открыли пулемётный огонь. Девушки стали быстро бросать на пути отхода дымовые шашки. Противник, лишившись возможности вести по группе захвата прицельный огонь, стал бить из миномётов по нейтральной полосе - очагу домовой завесы. Вскоре Таня Кузина, Маша Аксёнова и Тоня Комарова получили осколочные ранения. Находясь на соседнем участке и узнав об этом, мы прибежали проститься с подругами. Они лежали на повозках, в бинтах и бледные от потери крови. Было видно, что их мучает боль, но девчата сдерживали стоны и тоже пытались улыбаться нам. Мы же, сдерживая слёзы, говорили им какие-то бодрые, утешительные слова, а сердца разрывались от жалости и печали. Было невыносимо и противоестественно видеть истерзанных вражеской сталью молодых и красивых девушек.

Таня Кузина и Маша Аксёнова больше к нам не вернулись по состоянию здоровья, а Тоня Комарова после госпиталя, несмотря на инвалидность и предложение остаться в снайперской школе, летом 1944 года вновь прибыла на фронт, разыскала нас и продолжала уничтожать захватчиков. Впоследствии она была удостоена ордена Красной Звезды и многих медалей.

Через несколько дней группу снайперов из 357-й стрелковой дивизии отозвали в 153-й армейский запасной полк, который должен был занять участок обороны на рубеже Раструбово - Святая - Клеши для участия в Невельской операции. Но в обороне мы стояли недолго. Вскоре вслед за частями 3-й Ударной армии 153-й стрелковый полк, прорвав оборону, с боями продвигался на запад.

В период наступательных боёв снайперская рота находилась в стрелковых подразделениях, вместе с солдатами ходила в атаку, выбивала врага из деревень и железнодорожных станций. Особенно трудны были многокилометровые марши по заболоченным лесам. Просёлочные дороги от обилия дождей и беспрерывного движения пехоты и техники превращались в жидкое и топкое месиво. Насквозь промокшие под проливными дождями, по колено в грязи мы держали друг друга под руки, чтобы не заснуть на ходу, а если кто засыпал или падал, то идущие рядом помогали товарищу идти дальше. Было очень трудно. Даже лошади не выдерживали и, выбившись из сил, падали. Передвижение проводилось скрытно, только ночью, а днём укрывались в лесу от "рамы" - самолёта-разведчика. Бывало, выберем ель или сосну поразвесистей, набросаем хвойный лапник, завернёмся в плащ-палатку и, прижавшись друг к другу, заснём как убитые. А проснёмся от страшного холода и сырости, так как болотная вода пропитала подстилку, ватные брюки и телогрейку.

Одной из самых ярких страниц осенне-зимнего наступления 3-й Ударной армии была операция по освобождению города Невель. 6 октября после мощного артобстрела части 21-й и 46-й Гвардейских стрелковых дивизий при поддержке 78-й танковой бригады ворвались в город. Немецкие регулировщики, приняв танки за свои, указывали им дорогу вперёд. В это время на железнодорожной станции гитлеровцы производили посадку юношей и девушек для отправки в Германию. В горячей схватке автоматчики перебили охрану и освободили узников из вагонов. Измученные, но счастливые женщины, подростки со слезами бросались бойцам на шею, целовали и благодарили своих спасителей.

Освободив Невель, войска 21-й Гвардейской дивизии заняли оборону и начали укреплять позиции. В это время снайперскую роту вновь направили в распоряжение дивизии генерал-майора Д. В. Михайлова. Моя группа попала в 59-й Гвардейский полк, которым командовал майор Соловьёв. Здесь мы получили специальную боевую задачу: не допустить, чтобы новое оружие, которое появилось в полку - огнемёты, попали в руки врага. Мы сразу разместились снайперскими парами по линии нашего участка обороны и хорошо замаскировали наши ячейки и огнемёты.

С потерей Невеля, крупного транспортного узла, опорного пункта, где были сосредоточены склады продовольствия и боеприпасов, немцы не могли смириться. Они спешно перебрасывали свои резервы на наш участок и ожесточённо дрались с нашими войсками, теперь уже оборонявшими Невель. Десятки вражеских самолётов непрерывно бомбили наши позиции, им вторила немецкая артиллерия. Снаряды и бомбы летели прямо на нас и рвались рядом. Вся земля на переднем крае была буквально вспахана. Вслед за бомбёжкой гитлеровцы предприняли 12 контратак, стремясь выбить нас с занятых позиций и во что бы то ни стало вернуть город. Но мы так вгрызлись в родную землю, что никакая сила не могла оторвать нас от неё.

Это был тяжёлый страшный бой. Но нам было не до страха, каждое мгновение этого сражения было заполнено боевой работой: мы отбивали контратаки, перевязывали раненых, стреляли не только из винтовок, но и из пулемёта, когда был ранен наш пулемётчик. А когда был ранен в плечо наш огнемётчик, я и Вера Артамонова, моя снайперская напарница, перевязали его и помогли направить огнемёт на врага. Это был самый страшный бой в моей жизни. Как мы уцелели, одному Богу известно...

На следующий день после этого боя мы узнали из сообщений по радио, что за мужество и стойкость, проявленные в Невельской операции, 21-я Гвардейская дивизия, 78-я танковая бригада и другие подразделения, участвовавшие в операции, удостоены почётного наименования "Невельские". Нам, девушкам-снайперам присвоили звание Гвардейцев, и командир дивизии вручил нам гвардейские значки. В этот день Москва салютовала доблестным воинам, освободившим город Невель, 12 артиллерийскими залпами из 124 орудий. 3945 воинов армии получили правительственные награды. Среди них 5 девушек-снайперов, награждённых орденами Красного Знамени. Это Гвардии сержанты: К. В. Маринкина , Н. П. Обуховская, Л. А. Онянова, Е. Г. Мотина и Н. А. Лобковская.

Вскоре после Невельской операции, получив пополнение, дивизия продолжала наступательные бои, в результате которых были освобождены сотни сёл и деревень Невельского района. Противник оказывал ожесточённое сопротивление. Каждое село, шоссейную или железнодорожную дорогу приходилось брать с боем. Особенно тяжёлые, кровопролитные бои шили в районе деревень Сысоево, Гатчино и Мотовилиха. Лесисто-болотистая местность здесь пересечена извилистой рекой. Враг находился здесь в более выгодном положении. Отступая, противник занял господствующую над местностью высоту и прямой наводкой простреливал наши позиции. Чтобы выбить врага, ночью саперы навели через реку понтонный мост, по которому на другой берег перебралась ударная группа, куда входили снайперская рота и несколько танков. В результате смелой и решительной рукопашной схватки гвардейцам удалось выбить врага из первой линии траншей и на небольшом участке закрепиться.

Помню, день уже клонился к вечеру, когда наступило затишье. Мы все с нетерпением ждали наступления темноты и подкрепления. Недалеко от окопа, где укрылись мы с Верой, стоял подбитый танк. Каково же было удивление, когда в наступившей тишине услышали стоны и просьбы о помощи. Стоны становились всё громче и настойчивее. Вера и я (мы по-прежнему были в паре) стали обдумывать, как пробраться к танку и помочь раненым. Преодолевая кочки и колючий кустарник, ползком доползли до танка, стучим. В ответ брань и слова, что советские люди умирают, но не сдаются врагу. Стали их убеждать, что мы русские девчата-снайперы. Услышав родную речь, танкисты открыли десантный люк. Прямым попаданием снаряда был убит водитель танка, а командир и наводчик серьёзно ранены. В особо тяжёлом состоянии был командир, который из-за большой потери крови и тяжёлого ранения был без сознания.

Вытащить его из танка оказалось нелёгким делом. С большим трудом извлекли его и, прячась за танком, как могли, перевязали, уложили на плащ-палатку и поползли назад. Тащить приходилось ползком. Сил не хватало. Руками и зубами, ухватившись за углы палатки, метр за метром подтаскивали грузное тело танкиста к своим окопам. Наводчик помочь не мог, так как тяжело раненный в ногу едва сам передвигался и с трудом полз за нами, волоча своё и наше оружие. Командир иногда приходил в себя и от сильной боли громко стонал, просил воды. Мы уговаривали его потерпеть ещё немного, не стонать, иначе услышат гитлеровцы и накроют миной. Казалось, прошла вечность, пока достигли укрытия. Мы были счастливы тем, что спасли танкистов. Ещё большую радость я испытала, когда через 20 лет Гвардии полковник Попов, увидев в "Огоньке" мой портрет, разыскал меня в Москве. Сидя у меня дома с женой и сыном, он взволнованно рассказывал, как две девушки, беленькая и чёрненькая, спасли его. "Чёрненькой" была я.

На следующий день бой продолжался. Тяжело ранило командира батальона, погиб командир роты, были убиты и ранены многие солдаты. Враг перед наступлением темноты в 13-й раз пошёл в атаку. Мы понимали, что наступила последняя решающая минута: если дрогнем - все жертвы напрасны. И вот враг уже совсем близко. Казалось, ещё секунда - и сомнут нас. В этот решающий миг на бруствере траншеи появилась маленькая, но решительная фигура Гали Кочетковой. Она звонко крикнула: "За мной, ребята, я, девчонка, и то не боюсь!" Вслед за ней из траншей все, кто был жив и легко ранен, с криками "Ура!" бросились в отчаянную контратаку. Противник не выдержал дерзкой вылазки и повернул назад. Мы не преследовали врага. Галя в этой лихой атаке осталась живой. Мы были восхищены своей подругой, а командование представило её к награде. Но, увы, Галя своей награды и не увидела, так как вскоре в таком же тяжёлом бою погибла, оставив в нашей памяти нежный певучий голосок и образ хрупкой весёлой девушки из Рязани.

Через несколько дней мы вновь прорвали оборону противника. Наступательные бои были очень тяжёлые и кровопролитные, каждое село, каждую высотку приходилось брать штурмом. В этих боях кроме Гали погибло много девушек нашей роты: украинка из шахтёрского городка Брянка Клава Прядко, дочь татарского народа Соня Кутломометова и другие.

Участие в наступательных боях было для нас суровым испытанием, но наша рота его выдержала. Многие девушки были представлены к ордену Славы 3-й степени - Нина Белоброва, Маша Зубченко, Саша Виноградова, Ия Галиевская, Вера Артамонова, Тося Болтаева и другие. А 5 девушек - Саша Шляхо ва, Дуся Мотина, Нина Обуховская, Лида Онянова и я были награждены орденом Красного Знамени. Многие получили ордена Отечественной войны.

В конце декабря 1943 года 21-я Гвардейская дивизия сдала свой участок обороны 370-й стрелковой дивизии и ушла на перегруппировку. Нашу роту отвели на отдых в район штаба армии. Разместили роту в большой санитарной палатке. При входе слева и справа находились нары из досок, покрытые сеном и соломой. С потолка спускалась прикреплённая к балке большая электрическая лампочка, заливавшая всё ярким ослепительным светом. После многомесячной окопной жизни в тесных, душных и сырых землянках и траншеях палатка показалась раем. Приехали уставшие, оборванные и грязные. Первым делом нас повели в деревенскую баню. Ох, какое это было наслаждение - после утомительных походов, жарких боёв, грязи и дымов попасть в баню, поплескаться в горячей воде, подышать сухим паром! После бани выдали чистое, новое бельё вместо нашего вшивого и грязного. Впервые за много дней спали спокойно и проспали более двух суток.

После осенне-зимних наступательных боёв 1943-1944 гг. на фронте наступило некоторое затишье. Соединения 3-й Ударной армии перешли к обороне. В дивизию прибывало пополнение, проводилось обучение, обмен боевым опытом, шла подготовка всех родов войск к новым наступательным боям. В мае в 153-й запасной стрелковый полк прибыло пополнение и для нашей роты из 10-й армии. Все девушки-снайперы были собраны в одну группу и направлены в нашу армейскую роту снайперов. Так образовался 3-й взвод нашей роты.

В июне состоялся второй армейский слёт снайперов. На него собрались лучшие, известные всей армии мастера меткого огня. На слёт были приглашены и мы. В работе слёта приняли участие члены Военного совета, начальник штаба армии, командиры дивизий и полков, в том числе и новый командующий армией генерал-лейтенант В. А. Юшкевич. Они принимали участие в учебных занятиях, на которых снайперы обменивались опытом, присутствовали на практических стрельбах. Девчата на этом слёте вновь не посрамили ни себя, ни школы и показали хорошие результаты.

После слта командование поощрило девушек 1-го взвода отпуском домой на целый месяц. А меня, к глубокому огорчению, не только не отпустили в отпуск, но и назначили командиром 2-го взвода, сформированного из пополнения. Делать было нечего, пришлось снова брать свою "снайперку" в руки и ехать в дивизию с новым пополнением. Девушки встретили меня приветливо и даже с восторгом, видя мои боевые награды. Вскоре штаб армии направил 2-й взвод в 1253-й полк 379-й стрелковой дивизии, которая занимала оборонительные позиции в районе реки Великая и городов Новосокольники - Сабеж. В расположение полка прибыли на машине. Весть о приезде девушек-снайперов воины окопного плана всегда встречали тепло и приветливо. Солдаты и командиры охотно оказывали помощь и поддержку.

Однажды перед расположением 2-го батальона был замечен немецкий снайпер, который каждый день подстреливал наших бойцов, пробиравшихся к походной кухне или за боеприпасами. В эту роту направилась я с Верой Кабирнюк и её напарницей Машей Путевских. Разместились на разных направлениях, на стыке траншей, определив каждой сектор наблюдения и обстрела. Местность была пересеченная, лесистая, впереди высотка. Откуда стрелял снайпер, солдаты сказать не могли. Началось терпеливое изучение переднего края противника и выслеживание снайпера. Мы установили, что у противника сплошной линии траншей на этом участке нет. К высотке, на которой находился противник, с тыльной стороны подходил лес, что давало возможность врагу скрытно подходить к ней. А наши траншеи проходили по небольшой возвышенности. Так что между нами и немцами была небольшая лощина шириной 200-250 метров. На третий день утро было тихое, воздух прозрачным, солнце освещало оборону противника. Вдруг прозвучал выстрел, и нам удалось засечь его по лёгкому дымку на фоне леса и определить район, откуда стреляли. На этом месте и сосредоточили всё внимание.

На следующий день, ещё до восхода солнца, прибыли на место, устремили взоры вперёд. Вдруг вижу невооружённым взглядом - метров 30-40 левее от моего ориентира стоит немецкий солдат, в белой рубашке, китель на плечах, офицерская фуражка на голове, и рассматривает нашу оборону. В первое мгновение даже растерялась, увидев его так близко и чётко. Но тут же осознав, что это враг, взяла на мушку и выстрелила. Однако поторопилась и попала в фуражку. Фуражка упала, а он стоит. Фриц понял, что стрелял снайпер, помахал мне кулаком и исчез. С этого момента началась наша дуэль не на жизнь, а на смерть...

Мы не видели, но постоянно чувствовали его присутствие. Мы всячески вызывали его на выстрелы, и однажды он выстрелил на приманку Веры Кабирнюк, что подтвердило его местоположение. А вечером, когда солнце осветило нашу сторону, я допустила оплошность, не закрыв затемнителем окуляр прицела - и солнечный луч попал на оптику. Враг сразу выстрелил, пуля попала в металлическую оправу прицела и рикошетом пошла в каску, ранив меня в висок. Я ухватилась за голову, боли не чувствую, а кровь течёт, правда, не очень сильно. В одно мгновение, оставив свою винтовку в прежнем положении, метнулась к Вере. Схватила её винтовку и с её ракурса стала наблюдать за ним. Когда он приподнялся на фоне неба и сквозь кусты появился контур его каски, я взяла прицел ниже каски и выстрелила. Кусты чуть наклонились, и что-то покатилось вниз по склону. Больше оттуда не стреляли.

Пленные, взятые на этом участке, показали: это был не снайпер, а офицер, командир подразделения. Этот офицер тренировался в стрельбе по нашим солдатам. Это был единственный гитлеровец из 89, мною уничтоженных, которого я видела в лицо и восприняла как человека. Обычно же мы стреляли, как в школе, как бы по мишеням, зная, что это враг, который пришёл в нашу страну грабить и убивать. При этом было одно желание - скорее освободить нашу землю от насильников - фашистов и закончить войну. Мне же из этой дуэли на всю жизнь запомнился грозный кулак и остался шрам на лбу от пули, которая чуть не лишила меня жизни.

В начале октября 1944 года армейскую роту снайперов в 4-й раз направили в 21-ю Гвардейскую дивизию, ставшую нам родной. К тому времени она вела ожесточённые бои в районе города Добеле. Помню, в 5 часов утра, как обычно, нас разбудил часовой. Мы быстро собрались и через 20 минут были готовы отправиться в путь. Рассвет только начинался. Вдруг ко мне подходит Тоня Бойкова, в паре с которой я шла на охоту, и говорит: "Знаешь, Нина, мне сегодня не по себе, наверное, меня сегодня убьют". Я, успокаивая её, говорила, что это просто результат нервного перенапряжения, а также предложила ей остаться за дневального. Она немного подумала, а потом, усмехнувшись, ответила: "Нет уж, прятаться я не стану, если суждено мне погибнуть, так уж пусть на боевом посту, а не в землянке".

Пришли на место вовремя. На этот раз наша ячейка находилась на "нейтралке", выдвинутая на 70-80 метров от наших траншей к шоссейной дороге, которую мы должны были охранять. Опасаясь, как бы нас не схватили "языками", я вылезла из ячейки на поверхность так, чтобы видны были подходы к нам, и замаскировалась в кустах рядом с ячейкой. Тоня вела наблюдение из ячейки. Перед нами большая поляна, вдали в 200-300 метрах опушка леса. Шоссейная дорога как бы рассекала позиции врага. Наша задача состояла в наблюдении и воспрепятствовании движения противника через "большак". Вскоре Тоня обнаружила, что немцы перебегают дорогу. Я также засекла участок леса, где у фашистов было наибольшее движение.

Вдруг Тоня говорит: "Наблюдай в сектор Б, я стреляю". Я быстро переключилась в её сектор и вижу в бинокль: в 30 метрах от дороги промелькнула фигура фрица и сразу исчезла, затем появилась у подножия насыпи дороги. В тот момент, когда фашист появился на шоссе, Тоня выстрелила. Но он продолжал двигаться и, добежав до левого края дороги, скрылся. Не попасть на дистанции 200-300 метров в такую цель было просто абсурдно. Цель была почти во весь рост - и вот тебе промах. Я спрашиваю: "Что случилось? Почему промах?" Она отвечает: "Почему-то волнуюсь и какая-то непонятная дрожь". Я попросила больше не стрелять и вести наблюдение за моим участком, на котором в глубине леса 3 человека пробирались от дерева к дереву к опушке леса. Подойдя ближе, они долго стояли за деревьями, выглядывая из-за них. На переднем крае стояла тишина, лучи осеннего солнца ярко освещали поляну, и только редкие одиночные выстрелы нарушали эту тишину. Тониного выстрела они, очевидно, не заметили.

Наконец, один из них вышел из своего укрытия, сел на корточки и разложил на коленях карту. Он что-то наносил на неё, а двое, стоявшие за деревьями, вели наблюдение. Я решила первым выстрелом уложить сидячего, это был наверняка старший. Не успела нажать на спусковой курок, как раздался выстрел, вслед за ним последовал мой. Одновременно с выстрелом почувствовала удар. Сначала не поняла, где возникла боль, и думала, что это удар от плохо прижатой винтовки. Но - увы. Скатилась в ячейку и вижу: Тоня в странной позе лежит на дне ячейки с окровавленной головой. Быстро вытащила перевязочный пакет и бросилась к ней. Но помощь была уже не нужна. Кровь била фонтаном, лицо Тони быстро из розового превращалось в восковое...

Я впервые так близко видела страшную "смерть", и сердце моё содрогнулось от жуткого страха. Мысли панически заметались: "Что делать?" Если поползу, пулемётчик, который убил Тоню и ранил меня, перережет пулемётной очередью. Если останусь в ячейке, сообщит своим артиллеристам, и меня накроют артогнем или минами. В общем, я решила лучше действовать, чем сидеть и ждать. Опершись на приступку, рывком выскакиваю из ячейки изо всех сил, не обращая внимания на боль в ноге, по-пластунски поползла к нашим траншеям. Как проползла 70-80 метров, не помню. Очутившись у траншеи, кубарем полетела вниз. В это время услышала свист мимо пролетевших пуль и дробь пулемётной очереди. Но было уже поздно. Меня подхватили солдаты и потащили вглубь обороны. И вовремя, так как вслед последовал яростный миномётный обстрел. Стреляли по нашей ячейке. Вражеский пулемётчик дал точные координаты. Меня отправили в госпиталь, а Тоню с наступлением темноты вытащили из ячейки и похоронили в латвийском городе Добеле.

Я часто вспоминаю Тоню и думаю о её поразительном предчувствии и о её горячем желании служить Родине и сражаться за её честь и достоинство на поле боя. Какой пример патриотизма простой девушки, единственным богатством которой была советская Отчизна.

В декабре 1944 года, после взятия Риги и освобождения Латвии, 3-ю Ударную армию перебросили на 1-й Белорусский фронт. Мы ехали в пульмановском вагоне, посредине которого стояла железная печка. На улице бушевала пурга, свирепствовали морозы, а у нас было тепло и уютно.

Приехали в Польшу в конце декабря. Части нашей армии разместились по хуторам в крестьянских домах. В одном из них поселились мы всей ротой. Нашей хозяйкой была миловидная и добрая женщина средних лет. Мы охотно называли её Паней. Первое время армия находилась в резерве 1-го Белорусского фронта. Весь личный состав упорно готовился к боям за Варшаву. Мы, снайперы после пристрелочной стрельбы, осваивали тактику "охоты" в условиях уличного боя.

Вместе с боевой учёбой велась большая воспитательная работа. Ведь наша армия уже находилась за пределами Родины. Нас окружали не советские, родные нам люди, а люди, говорящие на мало понятном языке, смотрящие на нас как с надеждой, так и настороженно и с опаской. В роту приезжали офицеры из политотдела армии, особенно часто бывал майор С. В. Игнатов. Он привозил газеты и письма, которые получали через штаб армии. В лекциях и беседах они разъясняли, как важно показать польскому народу, что мы пришли к ним не как завоеватели, а как друзья, и призывали высоко нести честь советского воина, воина-освободителя.

Надо сказать, что за время пребывания в Польше между нами - советскими воинами и местным населением установились дружеские отношения. Помню, как наша хозяйка охотно предлагала свою картошку, молоко и другие продукты, а мы делились с ней своим солдатским пайком. Она относилась к нам душевно. Старалась получше натопить печь, получше заправить керосиновую лампу, побольше принести пахучего сена, чтобы нам мягче спалось на полу.

Ночью 17 января 1945 года Войско Польское и 3-я Ударная армия, преследуя отступающего врага, вошли в Варшаву. Отступая, фашистские изверги разграбили, разрушили город и подожгли всё, что могло гореть. Было ещё темно, когда наша часть вошла на улицы Варшавы. Весь город был объят дымом и пламенем. Огромные многоэтажные дома стояли с чёрными, зловеще зияющими квадратами окон, обуглившиеся и разрушенные. Всюду валялись груды кирпича, камней, не догоревшие в огне книги, различные предметы быта. Мы шли молча, подавленные, осматриваясь по сторонам, и тяжело вздыхали. Все думали об одном: в такие же руины фашисты превратили многие наши города. Местных жителей не было видно. Город казался вымершим. Мы долго шагали по горящим и разрушенным улицам.

Наконец, вышли на окраину города, на широкую шоссейную дорогу. Стало уже светать, когда встретили первых варшавян. Это были уставшие и измождённые люди. На колясках, телегах они везли детей и пожитки, возвращаясь из соседних деревень в родной город. Трудно забыть огромную радость варшавян, которую они проявляли при виде нас, воинов Советской Армии. Это подняло нам настроение и придало силы. Стройная колонна чётко шагающих во главе колонны и поющих девушек со снайперскими винтовками на плече вызывала удивление и восторг варшавян. Многие бежали за нами, стараясь пожать нам руки или просто дотронуться до нас, и вслед нам кричали: "Добре пани", "Спасибо за свободу".

После Варшавы Красная Армия неотступно преследовала отступающего врага. Чувствовалось наше преимущество перед ним. В воздухе господствовала советская авиация. Впереди двигались танковые и механизированные соединения. Труднее всего было царице полей - пехоте. Чтобы не отстать от штурмующих частей, нам пришлось в течение 2-х недель каждый день совершать ускоренные переходы по 50-55 километров. Это было для нас тяжёлое испытание. Шли по асфальту днём и ночью при полной боевой выкладке. Особенно трудно было в первые дни. Ноги так разбивали и натирали, что они превращались в сплошные нарывы, а, когда достигали пункта отдыха, то валились спать в одежде и обуви. Ноги так отекали, что снять сапоги и натянуть их обратно было невозможно. Казалось, сил больше нет. Но через несколько часов отдыха, с новыми силами, преодолевая страшную боль в ногах, начинали новый, не менее трудный переход. Молодость всё преодолевала. Так за 2 недели стремительного марша протопали по Померании более 400 километров.

Границу фашисткой Германии войска 1-го Белорусского фронта перешли 29 января 1945 года. На границе рядом с указателем на Берлин был установлен огромный плакат, на котором большой мозолистой рукой указывалось - "Вот оно, проклятое фашистское логово!" Это был незабываемый день. Советские воины радостно обнимались и, выражая свой гнев и ненависть к стране-агрессору, топтали, плевали и растирали солдатскими сапогами проклятую землю, взлелеявшую фашизм. Девчата обнимались и, целуя друг друга, плакали от радости. Все мы были счастливы от того, что довелось дожить до этого долгожданного и выстраданного дня, чтобы бить врага на его территории.

Первое время, беря один населённый пункт за другим, мы не встречали ни одного немца, ни старого, ни малого. Запуганное геббельсовской пропагандой население бежало в глубь страны. Размещаясь на отдых в населённых пунктах, мы интересовались буквально всем. Дома, как правило, добротные, благоустроенные. Особенно восхищала нас первое время немецкая кухня. Всё блестит белизной, кухонная утварь сделана изящно, каждая вещь знает своё место. Порядок идеальный. Во всём чувствовались благополучие и достаток. Но вскоре немецкая пунктуальность и аккуратность нас уже не восхищала, а раздражала. Особенно после того, как мы стали встречать в особняках советские вещи. На многих вещах этикетки разных стран. Красивые вазы, бокалы, рюмки и другие хрустальные изделия с этикетками Франции, Чехословакии, Советского Союза и других стран, заключённые в стеклянные горки и зеркальные шкафы, сверкали всеми цветами радуги и как бы кричали: "Нас украли там-то, освободите..."

Многие солдаты от ненависти за страдания, принесённые нашему народу гитлеровцами, не могли спокойно видеть эти благополучия, в зеркально-полированном блеске им мерещилось обугленные, дымящиеся развалины родного дома, родного города и трупы людей. И случалось так, что сердце солдата не выдерживало и, входя в такие особняки, он "расписывался" автоматной очередью на зеркале или полированном шкафу. Но вскоре в результате большой разъяснительной работы советский воин понял, что не вещи и даже не немецкий народ виноват в его бедах, а гитлеровская фашистская партия и её армия. Ненависть и гнев надо направить на эту партию и военную машину, чтобы разбить и уничтожить её. И советские воины беспощадно громили гитлеровцев, всё сильнее сужая кольцо вокруг Берлина.

Идя по Германии, мы встречали тысячи измученных, изнурённых узников, освобожденных нашими войсками из фашистских концентрационных лагерей. Среди них были советские люди, поляки, австрийцы, немцы, евреи, итальянцы, французы и многие другие национальности. Помню группу французов, которые, запрягшись в повозки, где лежали больные, ослабленные товарищи, тянули её, а сзади повозки пожилой француз, привязав к ней свои скромные пожитки, держался за неё и, напрягая последние силы, шёл к себе на родину, домой, с трёхцветным маленьким флажком, прикрепив его к рубашке.

Нас восхищало, что измученные и изнурённые войной люди несли многоцветные маленькие флажки своих стран. Были огромны тот восторг и благодарность, с которыми встречали нас люди Европы как представителей великой державы и Красной Армии, которая победила фашизм и освободила народы мира от его ига. Да, мы были счастливы видеть это и переживать эти минуты радости.

В феврале 1945 года в нашей роте произошло изменение: командир капитан Черемных был переведён в другую часть, а меня назначили командиром роты.

В марте 1945 года во время боёв в районе города Драмбурга (север Германии) на стыке нашей армии и Войска Польского крупному соединению гитлеровцев удалось прорваться из кольца окружения. Противник пробивался на соединение с главными силами по лесистой местности в направлении важной шоссейной дороги, угрожая тылам нашей армии. Для ликвидации врага были брошены резервные части, а также наша рота снайперов.

6 марта 1945 года начальник штаба 3-й Ударной армии генерал-майор М. Ф. Букштынович вызвал меня, подвёл к карте и поставил задачу: "В таком-то районе между двумя населёнными пунктами охранять шоссейную дорогу и не дать прорвавшемуся противнику пересечь её". Это был первое, необычное для нашей роты, самостоятельное задание оборонять участок автотрассы на протяжении 1,5-2 километров. Нам выделили 2 грузовые машины с водителями, несколько ящиков гранат, комплект патронов, 3 автомата и один ручной пулемёт. Выехали к месту назначения в 4 часа дня. Шёл крупными хлопьями снег, покрывая поля белой скатертью.

Какова же была наша радость, когда узнали, что среди пленных адъютант командира прорвавшейся дивизии. Этому офицеру было дано задание прорвать оборону и открыть путь для прохода остатков дивизии. Пленные показали, что несколько сот немцев во главе с командиром находятся в лесу и ждут сигнала. Противник сделал ещё несколько попыток, чтобы прорваться, но везде встречал решительный отпор. Быстрая переброска снайперов на автомашине туда, где завязывался бой, создавала впечатление, что автостраду обороняет целая воинская часть.

Конечно, мысль о том, что большак охраняют девчата, им и в голову не могла прийти. При выполнении этого задания снайперы не растерялись, проявили стойкость и выдержку. Так, младший лейтенант Катя Жибовская - командир 2-го взвода, сержант Полина Школьник, Маша Галиева, Полина Фёдорова, Дуся Федулова, отбив приближавшегося противника, взяли в плен 7 фрицев. Раскрасневшаяся и взволнованная Юля Новикова рассказывала: "Лежу в канаве, притаилась. Вижу, ползёт паршивый гад прямо на меня. Я его подпускаю поближе. Стрелять боюсь в темноте, как бы не промахнуться. Решила прикладом ударить его по голове. А когда оглушила, кричу: "Хенде хох!" Смотрю - шевелится, вставая, бормочет: "Гитлер капут", - и поднимает руку с белой бумажкой. Это была листовка, призывающая немцев к сложению оружия и капитуляции. Такие листовки раскидывались с наших самолётов, и фрицы знали, что она была своеобразным пропуском для сдачи в плен.

Вот так Юля Новикова и её подруги взяли в плен 7 солдат. Всего в эту ночь нами было взято в плен 27 фрицев. Пленных отвозили в штаб небольшими группами. Перед отправкой требовали, чтобы снимали ремни с брюк и руками их поддерживали. А в штабе для безопасности этими ремнями связывали им руки спереди и сажали на пол вдоль стены. Получив решительный отпор на нашем участке, прорвавшаяся часть противника ушла вглубь и лесами прошла дальше в полосу действия Войска Польского.

Так рота снайперов выполнила самостоятельное задание. На следующий день 7 марта за нами пришли грузовики, и мы, радостные и довольные, с чувством выполненного долга все живые и весёлые с песней вернулись в штаб армии.

Во второй половине марта 1945 года 3-я Ударная армия готовилась к решительному штурму Берлина. В её состав вливались новые воинские части, боевая техника и вооружение. Для участия в прорыве берлинской обороны прибыла прожекторная часть, состоявшая из механиков и девушек-прожектористок. Им не приходилось участвовать в боевых операциях по взаимодействию с пехотой. Поэтому командование прикомандировало к ним роту снайперов, чтобы девушки-снайперы помогли личному составу части своим боевым опытом обеспечить бесперебойную работу прожекторов в момент прорыва.

Две недели снайперы изучали устройство прожекторов. В ночь на 15 апреля с наступлением сумерек прожектористы выдвинули на передний план прожекторы и машины в заранее подготовленные укрытия, снайперы помогли их замаскировать. На переднем крае стояла напряжённая тишина. На лицах улыбки и радостное волнение.

Но немцы, заметив движение на переднем крае, начали беглый артиллерийский и миномётный обстрел. Один снаряд попал в автомашину, дающий ток для прожектора. Клубы чёрного дыма и пыли поднялись вверх. Обстрел продолжался. Снаряды ложились вокруг горящей машины, пламя уже подбиралось к мотору и грозило выводом из строя прожекторной установки.

Прожектористы подрастерялись. "Потушить огонь!" - дала я команду Гвардии лейтенанту Артамоновой. Она и два снайпера, выскочив из укрытия, подбежали к машине и под непрекращающимся обстрелом быстрыми движениями стали забрасывать огонь песком. Смелые и решительные действия снайперов подбодрили прожектористов. Они присоединились к снайперам, и через несколько минут огонь был потушен. К вечеру механиками прожекторов машина была отремонтирована и смогла дать ток прожектору.

16 апреля, с наступлением темноты, на позиции двинулись "катюши" и пушки. В эту ночь никто не смыкал глаз. Все ждали начала сражения. Ровно в 3 часа в небо взвились сигнальные ракеты. Гул нескольких тысяч орудий всколыхнул небо. Небо ярко озарилось вспышками тысяч выстрелов. Ровно 30 минут артподготовка невиданной силы сокрушала позиции противника. Потом в небо врезался огненный луч прожектора - это был сигнал прекратить артподготовку и подготовиться к атаке танкам и пехоте. В эту же минуту 20 прожекторов на участке действий 3-й Ударной армии, а по всему фронту наступления 143 прожектора, направили мощные световые "кинжалы" на позиции врага.

Вслед за танками с криками "Ура!" ринулась вперёд пехота. Ошеломлённые мощью артподготовки и ослеплённые светом прожекторов, гитлеровцы не могли вести прицельный огонь. Оправившись от первого удара, они открыли по светящимся установкам стрельбу из дальнобойных орудий. Один из снарядов разорвался и, опрокинув установку, ранил прожектористку. Ей на помощь подбежала снайпер Гвардии сержант Власова, наш комсорг, включила прожектор и направила луч в сторону противника. В другом месте снаряд попал в машину и перебил провод. Прожектор потух. Снайперы старшина Аня Вострухина и сержант Маша Логунова помогли механику-прожектористу быстро найти разрыв и дать ток прожектору.

После прорыва Одерской линии обороны 3-я Ударная армия стремительно, преодолевая сопротивление противника, с боями продвигалась к Берлину. Роту снайперов отвели с боевых позиций и поручили ей охрану штаба армии.

Настал долгожданный и выстраданный День Победы. Весть о капитуляции гитлеровцев получили в ночь на 8 мая. В эту ночь мы со старшиной Аней Вострухиной проверяли посты. Вдруг из дома начальника связи выбежал радостный офицер и во весь голос закричал: "Победа! Победа!" Мгновенно весть, несмотря на ночь, облетела дома. Люди со слезами радости обнимались, целовались, поздравляя друг друга. А того, кто первым приносил эту весть, подхватывали десятки рук и качали с возгласами: "Ура! Ура! Победа!".

Нашей роте была поручена охрана штаба армии с прикомандированным к нему полком связи. Штаб находился в городе Стендаль, в пригороде Берлина. Мы жили в прекрасных коттеджах немцев. Я делила весь второй этаж со старшиной и писарем, на первом этаже жила хозяйка. Надо сказать, что немцы вели себя очень смирно, хотя первое время они относились к нам с опаской и настороженно, думали, что мы будем мстить им - вешать и убивать за те зверства, которые они чинили в нашей стране. Увидев нашу доброту, миролюбие, немстительность, а напротив - стремление всячески помочь мирному населению, они изменили отношение к нам.

Помню очереди женщин, стариков и детей, стоящих за солдатской похлёбкой и кашей из нашей военной походной кухни. Жители городка хорошо знали, что наша 3-я Ударная армия первой вошла в Большой Берлин, а её разведчики из 150-й стрелковой дивизии Михаил Егоров и Милетон Кантария водрузили знамя Победы над рейхстагом, тем самым положили конец войне.

В июле 1945 года мы получили приглашение на встречу фронтовиков в ЦК Комсомола в Москве. Представители от нашей роты, в число которых входила и я, вылетели на самолёте, вместе с группой скульпторов, возвращавшихся из Германии. В Москве нас, как фронтовиков, поселили в отдельные номера гостиницы при Доме офицеров. На встречи фронтовиков нас приветствовал М. И. Калинин. Одно из выступлений было моим. Помню, перед завершением этой встречи, когда все построились для фотографирования на память, Калинин, стоящий в центре, громко поинтересовался: "А где берлинка? Давайте её со мной поставьте!" "Берлинкой" была я...

Я подала документы в МГУ на истфак. Тогда для фронтовиков были большие скидки для поступления в высшие учебные заведения. Меня приняли, но сказали привезти документы из моего бывшего института в Сталинобаде. Это был лишний повод проведать семью. На это ушло 4 дня. Но нужно было возвращаться в Германию. Помню, как, прибыв туда, я похвасталась штабным офицерам, что поступила в университет. Но поначалу наш замполит полковник Штанович очень скептически к этому отнёся. Что это ты, мол, ещё не демобилизована, а в вуз поступила? У тебя что - обязанностей других нет? Но, вскоре, старшие офицеры, сменив гнев на милость, решив, что молодая девушка и так уже "потеряла" 4 года своей жизни, решили меня демобилизовать.

Большинство солдат были уже демобилизованы - их отправили из Германии двумя партиями ещё в июне-июле. Меня очень горячо провожали. Со многими моими однополчанами и товарищами по роте мы переписываемся, созваниваемся и даже встречаемся до сих пор.

В Москву я возвращалась на поезде и прибыла в начале октября - с небольшим опозданием на учебный семестр. Ещё будучи на фронте, я, зная, что буду поступать на исторический факультет, скрупулёзно записывала происходящие с нами события, а также очень тщательно вела альбом, куда вклеивала фотографии нашей роты, однополчан, начальства, а также фиксировавшие наши боевые будни. Впоследствии всё это очень помогло для составления воспоминаний и статей, написанных как мною, так и составленных с моей помощью: очерк в журнале "Геополитика и безопасность" (1994, Москва, "Арбизо"), статья в сборнике "Женщины на защите отечества в 1941-1945 гг." (1995, Москва, "Акалис"), статья "Мы были счастливы" в сборнике "Женщины России - кавалеры ордена Славы" (1977, Москва) и другие.